Сакурадзака Хироси - Тебе лишь нужно убивать [жесткая версия]
— Я не пытаюсь извиниться. Просто — не мог бы ты отпустить мою руку?
— А. — Красное кольцо появилось на запястье Риты в том месте, где мои пальцы сжимали его. — Извини.
Для меня Рита была давним другом, компаньоном множества битв. Но для неё Кейдзи Кирия — незнакомец, которого она только что встретила. Не более чем пепельный силуэт из другого времени. Только я помнил облегчение, которое мы испытывали, прижимаясь друг к другу спиной. Только я испытал электричество, тёкшее между нами, когда наши глаза встречались в бессловесном понимании. Только я чувствовал страсть и привязанность.
Прежде чем я вступил в армию, я видел передачу о мужчине, любящего женщину, которая потеряла память в результате несчастного случая. Должно быть, он прошёл через что-то подобное тому, через что проходил я. Безнадёжно смотреть на то, как все вещи, что любишь в этом мире, уносятся прочь ветром, а ты стоишь без возможности это предотвратить.
— Я — ну… — Я даже не знал, что сказать ей в этот раз, несмотря на опыт предыдущей петли.
— Это твой хитрый способ увести нас оттуда?
— Ага. Полагаю.
— Хорошо. Где мы именно? — Рита прокрутилась на пятке, осматривая окружение.
Мы стояли в широком пространстве, огороженном с одной стороны баррикадой из колючей проволоки и сетчатой изгородью с трёх других. Сорняки пускали зелёные побеги сквозь трещины в асфальте, что покрывал участок площадью приблизительно десять тысяч квадратных метров.
— Тренировочное поле № 3.
Я умудрился притащить нас с одного тренировочного поля к другому. Ловко. Я проводил слишком много времени с Феррелом. Его любовь к тренировкам граничила с серьёзным душевным расстройством, и это стало отражаться на мне.
Рита повернулась ко мне.
— Тут довольно уныло.
— Прости.
— Нет, я люблю пустоту этого места.
— У тебя необычные вкусы.
— Вряд ли это имеет отношение к вкусам. Место, в котором я выросла, было безнадёжно пустым. Хотя около нас не было никаких океанов. Небо здесь — оно так сверкает, — сказала она, её голова отклонилась назад.
— Тебе нравится? Небо?
— Не столько небо, сколько его цвет. Этот мерцающий синий.
— Тогда почему твой Жилет красный?
Между нами пронеслось несколько мгновений тишины, прежде чем мы заговорили вновь.
— Небо в Питтсфилде такое размытое. Словно цвет воды, в которой ты промыл кисть с синей краской. Словно вся вода с земли хлынула в небо и разбавила его. — Я глядел на Риту. Она взглянула на меня в ответ, устремляя карие глаза в мои. — Прости. Забудь, что я сказала, — сказала она.
— Это почему?
— Это не то, что к лицу говорить Рите Вратаски.
— Ничего про такое не знаю.
— А я знаю.
— Ну, я думал, это мило, — сказал я.
Рита широко распахнула глаза. На мгновение в них промелькнул взгляд Боевой суки. Остальное её лицо осталось неподвижным. — Что ты сказал?
— Я сказал, что звучало это мило.
От такого заявления она выглядела удивлённо. Пучок ржавых волос упал ей на лоб, и она подняла руку, чтобы поиграть с ним. Я поймал её взгляд, проскальзывающий сквозь пальцы. Он полнился странным светом. Она выглядела как девочка, чьи струны сердца начали распутываться, как ребёнок, чья ложь всплыла наружу под пронзающим взглядом матери.
Я нарушил неловкую тишину.
— Что-то не так?
— Нет.
— Я не смеялся над тобой. Просто я хотел это сказать. Полагаю, момент я выбрал неподходящий.
— Ведь у нас уже был подобный разговор в предыдущую временную петлю? Но помнишь только ты, — сказала Рита.
— Ага. Прости.
— Нет, это меня не напрягает, — сказала она, мотая головой.
— Тогда что не так?
— Скажи, что ты планируешь.
— Ну, ещё так много всего, чего я не понимаю, — сказал я. — Мне нужно, чтобы ты объяснила, как закончить петлю, курс для начинающих.
— Я спрашиваю, что ты планируешь делать дальше, так что мне не нужно думать об этом.
— Ты шутишь? — спросил я.
— Я до одури серьёзна.
— Но ты Рита Вратаски. Ты всегда знаешь, что делать.
— Будет весело для разнообразия побыть вне петли.
— По мне не так уж это весело, — сказал я. Мне стало интересно, что она имела в виду под «будет»; я думал, она уже освободилась из петли, прожив во Флориде тридцатичасовой виток 211 раз подряд. Я открыл рот, чтобы спросить, но она прервала меня.
— Думаю, я заслужила право посидеть и посмотреть, — сказала она. — Я слишком долго возилась со всем этим дерьмом. Твой черёд. Чем раньше ты примешь это, тем лучше.
Я вздохнул.
— Я знаю.
— Слышь, не вини меня.
— Ладно тогда, ещё немного рано, но моя следующая остановка — столовая. Надеюсь, ты в подходящем настроении для японской еды.
В столовой было шумно. В одном углу компания солдат выискивала, кто мог больше отжаться за три минуты. Другая компания, мимо которой мы прошли, устраивала гастрономические эксперименты с курицей и загадочной жидкостью, которая выглядела как смесь из кетчупа, горчицы и апельсинового сока. В дальнем углу комнаты какой-то тип пел народную песню — или же это начальная заставка из старого аниме, которая была популярна как минимум семьдесят лет назад, — под аккомпанемент банджо. Одна из тех песен, которую религиозники использовали в качестве антивоенной пропаганды, но такие подробности не волновали парней, вступивших в ОСО. Мотив просто запомнить, и это единственное, что сделало эту песню хитом в среде пилотов Жилетов.
Давайте вступим в ар-мию!
Давайте вступим в ар-мию!
Давайте вступим в ар-мию!
И сами что-нибудь прибьём!
Я видел всё это уже 159 раз. Но поскольку я был заперт в петле, я едва замечал вещи касаемо мира вне моей собственной головы, которые не относились напрямую к поиску способа выхода отсюда. Я тихо сел в маленькой, серой столовой, лишённой звуков, методически запихивая в рот безвкусную еду.
Даже если бы завтрашняя битва прошла хорошо, некоторые из этих солдат не вернулись бы со всеми. Если бы она прошла неважно, то вернулось бы ещё меньше. Все знали это. Бронепехота являла собой Санта Клауса, а сражение — наше Рождество. Что ещё делать эльфам в сочельник, если не сбросить напряжение и не выпить немного эг-нога[14].
Рита Вратаски сидела напротив меня, поедая один и тот же обед в 160-ый раз. Она проверяла свою 160-ую умэбоси.
— Что это?
— Умэбоси. Это умэ — люди называют это сливой, но это скорее абрикос — высушенный на солнце и затем замаринованный. Давай ешь.
— Какая она на вкус?
— Еда — это как война. Ты должна сама её познать.
